Ушинский константин дмитриевич рассказы. Ушинский Константин Дмитриевич. Рассказы и сказки для детей. История одной яблоньки
Константин Дмитриевич Ушинский (1824 - 1870) - русский педагог, основоположник научной педагогики в России. Он является литературным деятелем, талантливым писателем, автором многих педагогических и литературно-художественных произведений: стихотворений, рассказов, басен, очерков, рецензий, критико-библиографических публикаций. Ушинский сотрудничал во многих журналах, в том числе в «Современнике» - самом прогрессивном журнале того времени.
Отличное знание состояния теории воспитания и практической работы школы, глубокий анализ истории развития взглядов на цели и задачи воспитания, широкая ориентация в достижениях современной ему научной мысли (в различных областях знания) позволили ему создать многочисленные труды, отвечающие самым насущным потребностям русской школы, и выдвинуть ряд научных положений, имеющих непреходящую ценность. Его труды, в особенности его учебные книги «Детский мир» и «Родное слово», пользовались огромной популярностью
Жанр и тематика литературных произведений К.Д. Ушинского многообразны и разнохарактерны. Особо из них выделяются художественные произведения для детей, интересные и содержательные для начинающих читателей. Ясным, простым языком написаны статьи, знакомящие детей с естествознанием, с природой, с бытовыми, жизненными вопросами.
ГУСИ И ЖУРАВЛИ
Гуси и журавли паслись вместе на лугу. Вдали показались охотники. Лёгкие журавли снялись и улетели, а тяжёлые гуси остались и были перебиты.
НЕ ЛАДНО СКРОЕН, ДА КРЕПКО СШИТ
Беленький, гладенький зайчик сказал ежу:
— Какое у тебя, братец, некрасивое, колючее платье!
— Правда, — отвечал ёж, — но мои колючки спасают меня от зубов собаки и волка; служит ли тебе так же твоя хорошенькая шкурка?
Зайчик вместо ответа только вздохнул.
КУКУШЕЧКА
Серая кукушка — бездомная ленивица: гнезда не вьёт, в чужие гнёзда яички кладёт, своих кукушат на выкорм отдаёт, да ещё и подсмеивается, перед муженьком хвалится: — — Хи-хи-хи! Ха-ха-ха! Погляди-ка, муженёк, как я овсянке на радость яичко снесла.
А хвостатый муженёк, на берёзе сидючи, хвост развернул, крылья опустил, шею вытянул, из стороны в сторону покачивается, года высчитывает, глупых людей обсчитывает.
ДЯТЕЛ
Тук-тук-тук! В глухом лесу на сосне чёрный дятел плотничает. Лапками цепляется, хвостиком упирается, носом постукивает, — мурашей да козявок из-за коры выпугивает; кругом ствола обежит, никого не проглядит.
Испугалися мураши: — Эти-де порядки не хороши! Со страху корячутся, за корою прячутся — не хотят вон идти.
— Эти-де порядки не хороши! Со страху корячутся, за корою прячутся — не хотят вон идти.
Тук-тук-тук! Чёрный дятел стучит носом, кору долбит, длинный язык в дыры запускает; мурашей, словно рыбку, таскает.
ЛАСТОЧКА
Ласточка-касаточка покою не знала, день-деньской летала, соломку таскала, глинкой лепила, гнёздышко вила. Свила себе гнёздышко: яички носила. Нанесла яичек: с яичек не сходит, деток поджидает. Высидела детушек: детки пищат, кушать хотят.
Ласточка-касаточка день-деньской летает, покою не знает: ловит мошек, кормит крошек. Придёт пора неминучая, детки оперятся, все врозь разлетятся, за синие моря, за тёмные леса, за высокие горы.
Ласточка-касаточка не знает покою: день-деньской всё рыщет — милых деток ищет.
ОРЁЛ
Орёл сизокрылый всем птицам царь. Вьёт он гнёзда на скалах да на старых дубах; летает высоко, видит далёко, на солнце не мигаючи смотрит. Нос у орла серпом, когти крючком; крылья длинные; грудь навыкат — молодецкая. В облаках орёл носится: добычу сверху высматривает. Налетит он на утку шилохвостую, на гуся краснолапого, на кукушку-обманщицу, — только пёрушки посыплются…
ЛИСА ПАТРИКЕЕВНА
У кумушки-лисы зубушки остры, рыльце тоненькое; ушки на макушке, хвостик на отлёте, шубка тёпленькая.
Хорошо кума принаряжена: шерсть пушистая, золотистая; на груди жилет, а на шее белый галстучек.
Ходит лиса тихохонько, к земле пригибается, будто кланяется; свой пушистый хвост носит бережно; смотрит ласково, улыбается, зубки белые показывает.
Роет норы, умница, глубокие: много входов в них и выходов, кладовые есть, есть и спаленки; мягкой травушкой полы выстланы.
Всем бы лисонька хороша была, хозяюшка… да разбойница лиса, постница: любит курочек, любит уточек, свернёт шею гусю жирному, не помилует и кролика.
ЖАЛОБЫ ЗАЙКИ
Растужился, расплакался серенький зайка, под кустиком сидючи; плачет, приговаривает: — Нет на свете доли хуже моей, серенького зайки! И кто только не точит зубов на меня? Охотники, собаки, волк, лиса и хищная птица; кривоносый ястреб, пучеглазая сова; даже глупая ворона и та таскает своими кривыми лапами моих милых детушек — сереньких зайчат…
Отовсюду грозит мне беда; а защищаться-то нечем: лазить на дерево, как белка, я не могу; рыть нор, как кролик, не умею. Правда, зубки мои исправно грызут капустку и кору гложут, да укусить смелости не хватает…
Бегать я таки мастер и прыгаю недурно; но хорошо, если придётся бежать по ровному полю или на гору, а как под гору —
— то и пойдёшь кувырком через голову: передние ноги не доросли.
Всё бы ещё можно жить на свете, если б не трусость негодная. Заслышишь шорох, — уши подымутся, сердчишко забьётся, невзвидишь света, пырскнешь из куста, — да и угодишь прямо в тенёта или охотнику под ноги… Ох, плохо мне, серенькому зайке! Хитришь, по кустикам прячешься, по закочками слоняешься, следы путаешь; а рано или поздно беды не миновать: и потащит меня кухарка на кухню за длинные уши…
Одно только и есть у меня утешение, что хвостик коротенький: собаке схватить не за что. Будь у меня такой хвостище, как у лисицы, куда бы мне с ним деваться? Тогда бы, кажется, пошёл и утопился.
УЧЕНЫЙ МЕДВЕДЬ
— Дети! Дети! — кричала няня. — Идите медведя смотреть. Выбежали дети на крыльцо, а там уже много народу собралось. Нижегородский мужик, с большим колом в руках, держит на цепи медведя, а мальчик приготовился в барабан бить.
— А ну-ка, Миша, — говорит нижегородец, дёргая медведя цепью, — встань, подымись, с боку на бок перевались, честным господам поклонись и молодкам покажись.
Заревел медведь, нехотя поднялся на задние лапы, с ноги на ногу переваливается, направо, налево раскланивается.
— А ну-ка, Мишенька, — продолжает нижегородец,— покажи, как малые ребятишки горох воруют: где сухо — на брюхе, а мокренько — на коленочках.
И пополз Мишка: на брюхо припадает, лапой загребает, будто горох дёргает.
— А ну-ка, Мишенька, покажи, как бабы на работу идут.
Идёт медведь, нейдёт; назад оглядывается, лапой за ухом скребёт. Несколько раз медведь показывал досаду, ревел, не хотел вставать; но железное кольцо цепи, продетое в губу, и кол в руках хозяина заставляли бедного зверя повиноваться.
Когда медведь переделал все свои штуки, нижегородец сказал:
— А ну-ка, Миша, теперича с ноги на ногу перевались, честным господам поклонись, да не ленись — да пониже поклонись! Потешь господ и за шапку берись: хлеб положат, так съешь, а деньги, так ко мне вернись.
И пошёл медведь, с шапкой в передних лапах, обходить зрителей. Дети положили гривенник; но им было жаль бедного Миши: из губы, продетой кольцом, сочилась кровь…
ОРЕЛ И ВОРОНА
Жила-была на Руси ворона — с няньками, с мамками, с малыми детками, с ближними соседками. Прилетели из дальних стран гуси, лебеди, нанесли яиц; а ворона стала их обижать, стала яички у них таскать.
Случилось сычу мимо лететь, и видит он, что ворона птиц обижает, полетел и сказал орлу: — Батюшка, сизый орёл! Дай нам праведный суд на воровку ворону.
Сизый орёл послал за вороной лёгкого посла, воробья. Воробей полетел, захватил ворону; она было упираться, а он давай её пинками и поволок-таки к орлу.
Вот стал орёл ворону судить:
— Ах ты, воровка ворона, глупая голова! Про тебя говорят, что ты на чужое добро рот разеваешь: у больших птиц яйца таскаешь.
Это всё слепой сыч, старый хрыч, про меня наврал.
— Про тебя сказывают, — говорит орёл, — что выйдет мужик сеять, а ты выскочишь со всем своим содомом — и ну его семена разгребать.
— Напраслина, батюшка, сизый орёл, напраслина!
— Да ещё сказывают: станут бабы снопы класть, а ты со всем своим содомом выскочишь — и ну снопы ворошить.
— Напраслина, батюшка, сизый орёл, напраслина!
Осудил орёл ворону в острог посадить.
ЛИСА И КОЗЕЛ
Бежала лиса, на ворон зазевалась, — попала в колодец. Воды в колодце было немного: утонуть нельзя, да и выскочить тоже. Сидит лиса, горюет.
Идет козёл, умная голова; идёт, бородищей трясёт, рожищами мотает; заглянул, от нечего делать, в колодец, увидел там лису и спрашивает:
— Что ты там, лисонька, поделываешь?
— Отдыхаю, голубчик, — отвечает лиса. — Там наверху жарко, так я сюда забралась. Уж как здесь прохладно да хорошо! Водицы холодненькой — сколько хочешь.
А козлу давно пить хочется.
— Хороша ли вода-то? — спрашивает козёл.
— Отличная! — отвечает лиса. — Чистая, холодная! Прыгай сюда, коли хочешь; здесь обоим нам место будет.
Прыгнул сдуру козёл, чуть лисы не задавил, а она ему:
— Эх, бородатый дурень! И прыгнуть-то не умел — всю обрызгал.
Вскочила лиса козлу на спину, со спины на рога, да и вон из колодца. Чуть было не пропал козёл с голоду в колодце; насилу-то его отыскали и за рога вытащили.
ПЕТУХ ДА СОБАКА
Жил старичок со старушкой, и жили они в большой бедности. Всех животов у них только и было, что петух и собака, да и тех они плохо кормили. Вот собака и говорит петуху:
— Давай, брат Петька, уйдём в лес: здесь нам житьё плохое.
— Уйдём, — говорит петух, — хуже не будет.
Вот и пошли они куда глаза глядят. Пробродили целый день; стало смеркаться — пора на ночлег приставать. Сошли они с дороги в лес и выбрали большое дуплистое дерево. Петух взлетел на сук, собака залезла в дупло и — заснули.
Утром, только что заря стала заниматься, петух и закричал: "Ку-ку-ре-ку!" Услыхала петуха лиса; захотелось ей петушьим мясом полакомиться. Вот она подошла к дереву и стала петуха расхваливать:
— Вот петух так петух! Такой птицы я никогда не видывала: и пёрышки-то какие красивые, и гребень-то какой красный, и голос-то какой звонкий! Слети ко мне, красавчик.
— А за каким делом? — спрашивает петух.
— Пойдём ко мне в гости: у меня сегодня новоселье, и про тебя много горошку припасено.
— Хорошо, — говорит петух, — только мне одному идти никак нельзя: со мной товарищ. "Вот какое счастье привалило! — подумала лиса. — Вместо одного петуха будет два".
— Где же твой товарищ? — спрашивает она петуха. — Я и его в гости позову.
— Там, в дупле ночует, — отвечает петух.
Лиса кинулась в дупло, а собака её за морду — цап!.. Поймала и разорвала лису.
ЧЕТЫРЕ ЖЕЛАНИЯ.
Митя накатался на саночках с ледяной горы и на коньках по замёрзшей
реке, прибежал домой румяный, весёлый и говорит отцу:
— Уж как весело зимой! Я бы хотел, чтобы всё зима была.
— Запиши твоё желание в мою карманную книжку, — сказал отец.
Митя записал.
Пришла весна. Митя вволю набегался за пёстрыми бабочками по зелёному
лугу, нарвал цветов, прибежал к отцу и говорит:
— Что за прелесть эта весна! Я бы желал, чтобы всё весна была.
Отец опять вынул книжку и приказал Мите записать своё желание.
Настало лето. Митя с отцом отправились на сенокос. Весь длинный день
веселился мальчик: ловил рыбу, набрал ягод, кувыркался в душистом сене, а
вечером сказал отцу:
— Вот уж сегодня я повеселился вволю! Я бы желал, чтобы лету конца не
было.
И это желание Мити было записано в ту же книжку.
Наступила осень. В саду собирали плоды — румяные яблоки и жёлтые груши.
Митя был в восторге и говорил отцу:
— Осень лучше всех времён года!
Тогда отец вынул свою записную книжку и показал мальчику, что он то же
самое говорил и о весне, и о зиме, и о лете.
КАК РУБАШКА В ПОЛЕ ВЫРОСЛА
Видела Таня, как отец её горстями разбрасывал по полю маленькие
блестящие зёрна, и спрашивает:
— Что ты, тятя, делаешь?
— А вот сею ленок, дочка; вырастет рубашка тебе и Васютке.
Задумалась Таня: никогда она не видела, чтобы рубашки в поле росли.
Недели через две покрылась полоска зелёной шелковистой травкой и
подумала Таня: "Хорошо, если бы у меня была такая рубашечка".
Раза два мать и сёстры Тани приходили полоску полоть и всякий раз
говорили девочке:
— Славная у тебя рубашечка будет!
Прошло ещё несколько недель: травка на полоске поднялась, и на ней
показались голубые цветочки.
"У братца Васи такие глазки, — подумала Таня, — но рубашечек таких я ни
на ком не видала".
Когда цветочки опали, то на место их показались зелёные головки. Когда
головки забурели и подсохли, мать и сёстры Тани повыдергали весь лён с
корнем, навязали снопиков и поставили их на поле просохнуть.
Когда лён просох, то стали у него головки отрезывать, а потом потопили
в речке безголовые пучки и ещё камнем сверху завалили, чтобы не всплыл.
Печально смотрела Таня, как её рубашечку топят; а сёстры тут ей опять
сказали:
— Славная у тебя, Таня, рубашечка будет.
Недели через две вынули лён из речки, просушили и стали колотить,
сначала доской на гумне, потом трепалом на дворе, так что от бедного льна
летела кострика во все стороны. Вытрепавши, стали лён чесать железным
гребнем, пока не сделался мягким и шелковистым.
— Славная у тебя рубашка будет, — опять сказали Тане сёстры. Но Таня
подумала:
"Где же тут рубашка? Это похоже на волоски Васи, а не на рубашку".
Настали длинные зимние вечера. Сёстры Тани надели лён на гребни и стали
из него нитки прясть.
"Это нитки, — думает Таня, — а где же рубашечка?"
Прошли зима, весна и лето, настала осень. Отец установил в избе кросна,
натянул на них основу и начал ткать. Забегал проворно челнок между нитками,
и тут уж Таня сама увидала, что из ниток выходит холст.
Когда холст был готов, стали его на морозе морозить, по снегу
расстилать, а весной расстилали его по траве, на солнышке, и взбрызгивали
водой. Сделался холст из серого белым, как кипень.
Настала опять зима. Накроила из холста мать рубашек; принялись сёстры
рубашки шить и к рождеству надели на Таню и Васю новые белые как снег
рубашечки.
ПЛУТИШКА КОТ
Жили-были на одном дворе кот, козёл да баран. Жили они дружно: сена клок и тот пополам; а коли вилы в бок, так одному коту Ваське. Он такой вор и разбойник: где что плохо лежит, туда и глядит.
Вот идёт раз котишко-мурлышко, серый лобишко, идёт да таково жалостно плачет. Спрашивают кота козёл да баран:
— Котик-коток, серенький лобок! О чём ты плачешь, на трёх ногах скачешь? Отвечает им Вася:
— Как мне не плакать! Била меня баба, била; уши выдирала, ноги поломала, да ещё и удавку на меня припасала.
— А за что же на тебя такая беда пришла? — спрашивают козёл да баран.
— Эх-эх! За то, что нечаянно сметанку слизал.
— Поделом вору и мука, — говорит козёл, — не воруй сметаны!
А кот опять плачет:
— Била меня баба, била; била — приговаривала: придёт ко мне зять, где сметаны будет взять? Поневоле придётся козла да барана резать. Заревели тут козёл да баран:
— Ах ты, серый ты кот, бестолковый твой лоб! За что ты нас-то сгубил?
Стали они судить да рядить, как бы им беды великой избыть, — и порешили тут же: всем троим бежать. Подстерегли, как хозяйка не затворила ворот, и ушли.
Долго бежали кот, козёл да баран по долам, по горам, по сыпучим пескам; приустали и порешили заночевать на скошенном лугу; а, на том лугу стога, что города, стоят.
Ночь была тёмная, холодная: где огня добыть? А котишка-мурлышка уж достал берёсты, обернул козлу рога и велел ему с бараном лбами стукнуться. Стукнулись козёл с бараном, искры из глаз посыпались: берёсточка так и запылала.
— Ладно, — молвил серый кот, — теперь обогреемся! — да недолго думавши и зажёг целый стог сена.
Не успели они ещё порядком обогреться, как жалует к ним незваный гость — мужичок-серячок, Михайло Потапыч Топтыгин.
— Пустите, — говорит, — братцы, обогреться да отдохнуть; что-то мне неможется.
— Добро пожаловать, мужичок-серячок! — говорит котик. — Откуда идёшь?
— Ходил на пчельник, — говорит медведь, — пчёлок проведать, подрался с мужиками, оттого и хворость прикинулась.
Вот стали они все вместе ночку коротать: козёл да баран у огня, мурлышка на стог влез, а медведь под стог забился. Заснул медведь; козёл да баран дремлют; один мурлыка не спит и всё видит.
И видит он: идут семь волков серых, а один — белый. И прямо к огню.
— Фу-фу! Что за народ такой! — говорит белый волк козлу да барану. — Давай-ка силу пробовать. Заблеяли тут со страху козёл да баран; а котишка, серый лобишка, повёл такую речь:
— Ах ты, белый волк, над волками князь! Не гневи ты нашего старшего: он, помилуй бог, сердит! Как расходится — никому несдобровать. Аль не видишь его бороды: в ней-то и вся сила; бородой он всех зверей побивает, рогами только кожу снимает. Лучше подойдите да честью попросите: хотим-де поиграть с твоим меньшим братцем, что под стогом спит.
Волки на том козлу кланялись; обступили Мишу и ну заигрывать. Вот Миша крепился-крепился, да как хватит на каждую лапу по волку, так и запели они Лазаря. Еле живы выбрались волки из-под стога и, поджав хвосты, — давай бог ноги!
Козёл же да баран, пока медведь с волками расправлялся, подхватили мурлышку на спину и поскорее домой:
— Полно, говорят, без пути таскаться, ещё не такую беду наживём.
А старик и старушка были рады-радёхоньки, что козёл с бараном домой воротились; а котишку-мурлышку ещё за плутни и выдрали.
Константин Ушинский «Курица и утята»
Захотелось хозяйке развести уток. Купила она утиных яиц, положила под курицу и ждёт, когда у ней утятки выведутся.
Сидит курица на яйцах, терпеливо сидит, сойдёт ненадолго корма поклевать да опять на гнездо.
Высидела курица утят, рада, квохчет, по двору их водит, землю разрывает — корма им ищет.
Вышла как-то курица со своим выводком за ограду, добралась до пруда. Увидали утята воду, все к ней побежали, один за другим вплавь пустились.
Курица, бедная, по берегу бегает, кричит, утят к себе зовёт, — боится, что они утонут. А утята рады воде, плавают, ныряют и вовсе не думают на берег выходить.
Еле-еле хозяйка курицу от воды отогнала.
Константин Ушинский «Ласточка»
Мальчик осенью хотел разорить прилепленное под крышей гнездо ласточки, в котором хозяев уже не было: почуяв приближение холодов, они улетели.
— Не разоряй гнёзда, — сказал мальчику отец. — Весной ласточка опять прилетит, и ей будет приятно найти свой прежний домик.
Мальчик послушался отца.
Прошла зима, и в конце апреля пара острокрылых, красивеньких птичек, весёлых, щебечущих, прилетела и стала носиться вокруг старого гнёздышка. Работа закипела, ласточки таскали в носиках глину и ил из ближнего ручья, и скоро гнёздышко, немного попортившееся за зиму, было отделано заново. Потом ласточки стали таскать в гнездо то пух, то пёрышко, то стебелёк моха.
Прошло ещё несколько дней, и мальчик заметил, что уже только одна ласточка вылетает из гнезда, а другая остаётся в нём постоянно.
«Видно, она наносила яичек и сидит теперь на них», — подумал мальчик.
В самом деле, недели через три из гнезда стали выглядывать крошечные головки. Как рад был теперь мальчик, что не разорил гнёздышка!
Сидя на крылечке, он по целым часам смотрел, как заботливые птички носились по воздуху и ловили мух, комаров и мошек. Как быстро они сновали взад и вперёд, как неутомимо добывали пищу своим деткам! Мальчик дивился, как это ласточки не устают летать целый день, не приседая почти ни на одну минуту, и выразил своё удивление отцу.
Отец достал чучело ласточки и показал сыну:
— Посмотри, какие у ласточки длинные, большие крылья и хвост, в сравнении с маленьким, лёгким туловищем и такими крошечными ножками, что ей почти не на чем сидеть, вот почему она может летать так быстро и долго. Если бы ласточка умела говорить, то такие бы диковинки рассказала она тебе — о южнорусских степях, о крымских горах. Покрытых виноградом, о бурном Чёрном море, которое ей нужно было пролететь, не присевши ни разу, о Малой Азии, где всё цвело и зеленело. Когда у нас выпадал уже снег, о голубом Средиземном море, где пришлось ей раз или два отдохнуть на островах, об Африке, где она вила себе гнёздышко и ловила мошек, когда у нас стояли крещенские морозы.
— Я не думал, что ласточки улетают так далеко, — сказал мальчик.
— Да и не одни ласточки, — продолжал отец. — Жаворонки, перепела, дрозды, кукушки, дикие утки, гуси и множество других птиц, которых называют перелётными, также улетают от нас на зиму в тёплые страны. Для одних довольно и такого тепла, какое бывает зимою в южной Германии и Франции; другим нужно перелететь высокие снежные горы, чтобы приютиться на зиму в цветущих лимонных и померанцевых рощах Италии и Греции; третьим надобно лететь ещё дальше, перелететь всё Средиземное море, чтобы вывести и накормить детей где-нибудь на берегах Нила.
— Отчего же они не остаются в тёплых странах Целый год, — спросил мальчик, — если там так хорошо?
— Видно, им недостаёт корма для детей или, может быть, уж слишком жарко. Но ты вот чему
подивись: как ласточки, пролетая тысячи четыре вёрст, находят дорогу в тот самый дом, где у них построено гнездо?
Константин Ушинский «Леший»
Жители одной уединённой деревни были в большом беспокойстве, особенно бабы и ребятишки. В ближнем любимом их лесу, куда мальчики и девочки поминутно шныряли то за ягодами, то за грибами, завёлся леший. Как только настанет ночь, так и пойдёт по лесу хохот, свист, мяуканье, а по временам раздаются страшные крики, точно кого-нибудь душат. Как зааукает да захохочет, волосы становятся дыбом. Дети не только ночью, но и днём боялись ходить в свой любимый лес, где прежде только и слышно было что пенье соловьев да протяжные крики иволги. В то же время чаще прежнего стали пропадать по деревне молодые куры, утки и гусята.
Надоело это наконец одному молодому крестьянину Егору.
— Погодите, бабы, — сказал он, — я вам лешего живьём принесу.
Дождался Егор вечера, взял мешок, ружьё и отправился в лес, несмотря на просьбы своей трусливой жены. Целую ночь пробродил он в лесу, целую ночь не спала его жена и с ужасом слушала, как до самого света хохотал и аукал леший.
Только уже утром показался Егор из лесу. Он тащил в мешке что-то большое и живое, одна рука у Егора была обмотана тряпкой, а на тряпке видна была кровь. Весь хутор сбежался на двор к отважному крестьянину и не без страха смотрел, как он вытряхивал из мешка какую-то невиданную птицу, мохнатую, с ушами, с красными большими глазами. Она кривым клювом щёлкает, глазищами поводит, острыми когтями землю дерёт; вороны, сороки и галки, как только завидели чудище, так стали над ним носиться, подняли страшный крик и гам.
— Филин! - крикнул тут один старик. — Ведь я ж вам, глупые, говорил, что это всё филин проказит.
Константин Ушинский «Гадюка»
Вокруг нашего хутора, по оврагам и мокрым местам, водилось немало змей. Я не говорю об ужах: к безвредному ужу у нас так привыкли, что и змеей-то его не зовут. У него есть во рту небольшие острые зубы, он ловит мышей и даже птичек и, пожалуй, может прокусить кожу; но нет яду в этих зубах, и, укушение ужа совершенно безвредно. Ужей у нас было множество; особенно в кучах соломы, что лежала около гумна: как пригреет солнышко, так они и выползут оттуда; Шипят, когда подойдёшь, язык или жало показывают, но ведь не жалом змеи кусают. Даже в кухне под полом водились ужи, и как станут, бывало, дети, сидя на полу, молоко хлебать, так уж и выползает и к чашке голову тянет, а дети его ложкой по лбу.
Но водились у нас и не одни ужи: водилась и ядовитая змея, чёрная, большая, без тех жёлтых полосок, что видны у ужа около головы. Такую змею зовут у нас гадюкой. Гадюка нередко кусала скот, и если не успеют, бывало, позвать с села старого деда Охрима, который знал какое-то лекарство против укушения ядовитых змей, то скотина непременно падёт — раздует её, бедную, как гору. Один мальчик у нас так и умер от гадюки. Укусила она его около самого плеча, и, прежде чем пришёл Охрим, опухоль перешла с руки на шею и грудь: дитя стало бредить, метаться и через два дня померло. Я в детстве много наслушался про гадюк и боялся их страшно, как будто чувствовал, что мне придётся встретиться с опасной гадиной.
Косили у нас за садом, в сухой балке, где весной всякий год бежит ручей, а летом только сыровато и растёт высокая густая трава. Всякая косовица была для меня праздником, особенно как сгребут сено в копны. Тут, бывало, и станешь бегать по сенокосу и со всего размаху кидаться в копны и барахтаться в душистом сене, пока не прогонят бабы, чтобы не разбивал копен.
Вот так-то и в этот раз бегал я и кувыркался: баб не было, косари пошли далеко, и только наша чёрная большая собака Бровко лежала на копне и грызла кость.
Кувыркнулся я в одну копну, повернулся в ней раза два и вдруг вскочил с ужасом. Что-то холодное и скользкое махнуло меня по руке. Мысль о гадюке мелькнула в голове моей — и что же? Огромная гадюка, которую я обеспокоил, вылезла из сена и, подымаясь на хвост, готова была на меня кинуться.
Вместо того чтобы бежать, я стою как окаменелый, будто гадина зачаровала меня своими безвековыми, неморгающими глазами.
Ещё бы минута — и я погиб; но Бровко, как стрела, слетел с копны, кинулся на змею, и завязалась между ними смертельная борьба.
Собака рвала змею зубами, топтала лапами; змея кусала собаку и в морду, и в грудь, и в живот. Но через минуту только клочки гадюки лежали на земле, а Бровко кинулся бежать и исчез.
Но страннее всего, что Бровко с этого дня пропал и скитался неизвестно где.
Только через две недели воротился он домой: худой, тощий, но здоровый.
Отец говорил мне, что собаки знают траву, которой они лечатся от укуса гадюки.
1 - Про малютку-автобус, который боялся темноты
Дональд Биссет
Сказка о том, как мама-автобус научила своего малютку-автобуса не бояться темноты… Про малютку-автобус, который боялся темноты читать Жил-был на свете малютка-автобус. Он был ярко-красного цвета и жил с папой и мамой в гараже. Каждое утро …
2 - Три котёнка
Сутеев В.Г.
Небольшая сказка для самых маленьких про трех котят-непосед и их веселые приключения. Маленькие дети обожают короткие истории с картинками, поэтому, сказки Сутеева так популярны и любимы! Три котёнка читать Три котёнка - чёрный, серый и …
3 - Ёжик в тумане
Козлов С.Г.
Сказка про Ежика, как он гулял ночью и заблудился в тумане. Он свалился в реку, но кто-то вынес его на берег. Волшебная была ночь! Ёжик в тумане читать Тридцать комариков выбежали на поляну и заиграли …
4 - Про мышонка из книжонки
Джанни Родари
Небольшая сказа про мышонка, который жил в книжке и решил выпрыгнуть из нее в большой мир. Только он не умел разговаривать на языке мышей, а знал только странный книжный язык… Про мышонка из книжонки читать …
5 - Яблоко
Сутеев В.Г.
Сказка про ежика, зайца и ворону, которые не могли поделить между собой последнее яблоко. Каждый хотел присвоить его себе. Но справедливый медведь рассудил их спор, и каждому досталось по кусочку лакомства… Яблоко читать Стояла поздняя …
6 - Черный омут
Козлов С.Г.
Сказка про трусливого Зайца, который в лесу всех боялся. И так он устал от своего страха, что решил утопиться в Черном Омуте. Но тот научил Зайца жить и не бояться! Черный омут читать Жил-был Заяц …
7 - Про Бегемота, который боялся прививок
Сутеев В.Г.
Сказка про трусливого бегемота, который сбежал из поликлиники, так как боялся прививок. И заболел желтухой. К счастью, его отвезли в больницу и вылечили. А бегемоту стало очень стыдно за свое поведение… Про Бегемота, который боялся …
8 - Мама для Мамонтенка
Непомнящая Д.
Сказка про мамонтенка, который вытаял изо льда и пошел искать маму. Но все мамонты давно вымерли, и мудрый Дядюшка Морж посоветовал ему плыть в Африку, где живут слоны, которые очень похожи на мамонтов. Мама для …
И многих других.
Cказки Ушинского
Рассказы Ушинского
Биография Ушинского Константина Дмитриевича
Ушинский Константин Дмитриевич - великий русский педагог, основоположник русской педагогической науки, до него в России не существовавшей. Ушинский создал теорию и совершил переворот, фактически революцию в русской педагогической практике.
Ушинский Константин Дмитриевич родился 19 февраля (2 марта) 1824 года в городе Туле в семье Ушинского Дмитрия Григорьевича - отставного офицера, участника Отечественной войны 1812 года, мелкопоместного дворянина. Мать Константина Дмитриевича - Любовь Степановна умерла, когда сыну было только 12 лет.
После назначения отца Константина Дмитриевича судьей в небольшой, но старинный уездный город Новгород-Северский Черниговской губернии, вся семья Ушинских переехала туда. Все детство и отрочество Ушинского прошло в приобретенном отцом небольшом имении, расположенном в четырех верстах от Новгород-Северского на берегу реки Десны. Константин Ушинский в 11 лет поступил в третий класс Новгород-Северской гимназии, которую окончил в 1840 году.
Здесь, в небольшом имении, на берегу Десны, купленным отцом, в четырех верстах от уездного города, прошло детство и отрочество Ушинского. Каждый день, по дороге в гимназию уездного города Новгород-Северского, он проезжал или проходил по этим красивым и волшебным местам, полным древней истории и преданиями глубокой старины.
Завершив курс обучения в гимназии, Ушинский в 1840 году уезжает из родного имения в Москву и становится в ряды славного московского студенчества. Он поступает в Московский университет на юридический факультет.
После блестящего окончания университетского курса с отличием в 1844 году Ушинский был оставлен в Московском университете для подготовки к сдаче магистерского экзамена. В круг интересов молодого Ушинского не ограничивался философией и юриспруденцией. Он так же увлекался литературой, театром, а также все те вопросы, которые интересовали представителей прогрессивных кругов русского общества того времени.
В июне 1844 года ученый совет Московского университета присудил Константину Ушинскому степень кандидата юриспруденции. В 1846 году Ушинский был назначен исполняющим обязанности профессора камеральных наук на кафедру энциклопедии законоведения, государственного права и науки финансов в Ярославском Демидовском лицее.
В 1850 году Ушинский подает прошение об отставке и покидает лицей.
Оставшись без работы, Ушинский Константин Дмитриевич перебивается мелкой литературной -рецензиями, переводами и обзорами в журналах. Все попытки вновь устроится на работу в любое другое уездное училище у всех администраторов сразу вызывала подозрение, так как необъяснимо было, чтобы молодой профессор из Демидовского лицея менял свою высокооплачиваемую и престижную должность на незавидное нищенское место в уездном захолустье.
Прожив полтора года в провинции, Ушинский переезжает в Петербург в расчете на то, что в столице больше школ, гимназий и училищ и, следовательно, больше шансов найти работу и единомышленников. Но там без знакомств и связей ему с большим трудом удается устроиться лишь на должность столоначальника департамента иноземных вероисповеданий.
В 1854 году Ушинский Константин Дмитриевич увольняется из департамента иноземных вероисповеданий, так как его пригласили на должность преподавателя русской словесности в Гатчинский сиротский институт.
В 1859 году Ушинского пригласили на должность инспектора классов Смольного института благородных девиц, где ему удалось провести значительные прогрессивные изменения.
Одновременно с работой в институте Ушинский принял на себя редактирование «Журнала Министерства Народного Просвещения» и превратил его из сухого сборника официальных распоряжений и научных статей в педагогический журнал, весьма отзывчиво относившийся к новым течениям в области народного образования.
Несмотря на то, что Ушинский находил сочувствие у весьма влиятельных лиц, он вынужден был оставить институт и принять командировку за границу. Фактически это было изгнание, длившееся пять лет.
Ушинский посетил Швейцарию, Германию, Францию, Бельгию и Италию. Везде он посещал и изучал учебные заведения - женские школы, детские сады, приюты и школы, особенно в Германии и Швецарии, которые гремели тогда своими новациями в педагогике.
За границей в 1864 году он написал и издал учебную книгу «Родное слово», а также книгу «Детский Мир». Фактически это были первые массовые и общедоступные российские учебники для начального обучения детей. Ушинский написал и издал особое руководство для родителей и учителей к своему «Родному Слову» - «Руководство к преподаванию по «Родному слову» для учителей и родителей». Это руководство оказало огромное, широчайшее влияние на русскую народную школу. Свою актуальность, как пособие по методике преподавания родного языка, оно не потеряло и по сей день. Это были первые в России учебники для начального обучения детей, и это были первые массовые и общедоступные книги. Они расходились тиражами в десятки миллионов экземпляров.
В середине 60-х годов Ушинский Константин Дмитриевич с семьей вернулся в Россию. Свой последний главный научный труд, названный Ушинским «Человек как предмет воспитания, опыт педагогической антропологии», он начал печатать в 1867 году. Первый том «Человек как предмет воспитания» вышел в 1868 году, а через некоторое время вышел второй том. К сожалению, этот его научный труд (третий том) остался незавершенным.
В последние годы жизни Ушинский Константин Дмитриевич выступал как видный общественный деятель. Он писал статьи о воскресных школах, о школах для детей ремесленников, а также принял участие в учительском съезде в Крыму.
Умер Ушинский Константин Дмитриевич в Одессе 22 декабря 1870 года, похоронен в Киеве на территории Выдубецкого монастыря.
Информационная справка:
Небольшие по объёму сказки Ушинского хороши для детей младших и средних групп детского сада. Подобраны произведения, написанные самим автором, а также русские сказки в обработке. Писатель не стремится развить сюжет сказки, он может быть очень маленьким, даже похожим на детскую песенку. Зато в каждой сказке крохотульке есть своё поучительное «зерно». Ушинский обязательно учит ребёнка добру, послушанию и любви к животным.
Почему Ушинский так пишет?
Константин Дмитриевич никогда не был профессиональным сказочником. Он всю жизнь работал педагогом, искал новые пути для образования в России. Старался привить на практике всё лучшее, о чём читал или видел за границей. Для этого он много ездил по Европе, читал архивные записи русских инспекторов по высшим учебным заведениям. Встречался с педагогами и учащимися в своей стране. В список изданных им произведений входили в основном научные труды по педагогике и первые учебники для школ. Для души мог писать рассказы о природе.
Сказки стали попыткой первого заочного общения с маленькими детьми, которое впоследствии могло перерасти в нечто большее. Ушинский хотел нащупать ту связь, которая подсказала бы воспитателю, как развивать в малышах лучшие человеческие качества с минимального возраста восприятия, используя игровую форму и даже пока неосознанно. Лучшим способом для этого должны были стать обучающие сказки. К сожалению, автору их удалось написать немного.
Прочтите малышам
Сказки малышки Ушинского можно читать для очень маленьких детей. Он написал простые тексты без длинного сюжета, за которым малышу следить сложно. Сначала вашего ребёнка привлечёт напевность изложения и знакомые слова, позднее он поймёт и содержание. Сослужит добрую службу и краткость, она поможет надёжно заложить в детской голове именно ту воспитательную идею, которую хотел оставить в ней автор.